И ВЫРАСТЕТ ЗАЩИТНЫЙ ВАЛ. ЖУРНАЛ «ВОКРУГ СВЕТА». №4 (2475) | АПРЕЛЬ 1980

...Обеспечить в 1979—1990 годах строительство и ввод в действие сооружений защиты г. Ленинграда от наводнений протяженностью 25,4 километра... Из постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О строительстве сооружений защиты г. Ленинграда от наводнений»

Очередная передача радионовостей подходила к концу, как вдруг строгий голос диктора объявил: «К берегам Скандинавии движется циклон. Уровень воды в Неве на 163 сантиметра выше ординара, ожидается подъем воды до 220 сантиметров... Следующее сообщение слушайте...»

Надевая на ходу куртку и пытаясь разглядеть сквозь витражи высоких окон, что делается на улице, я сбежал по широким виткам лестницы старого петербургского дома. Дубовая резная дверь, которую я с трудом отжал плечом, вырвалась из рук и пушечно хлопнула за спиной. Ветер с Балтики рвал кепку с головы и, казалось, даже звенел чугунными цепями на Ломоносовом мосту. Его четыре гранитные башни сумрачно глядели в темную воду вздувшейся чуть не до самого моста Фонтанки. Волны плескались уже на ступенях спусков. Осевшее небо клубилось фиолетовыми тучами. На их фоне монументальная стена Пушкинского театра, запирающая желтый коридор улицы Росси, смотрелась нарочно придуманной декорацией...

Третье нынче наводнение, или 247-е за историю города, — беспокойная выдалась осень для Ленинграда. Хотя какая там осень: на дворе декабрь.

Правда, в сентябре 1979 года наводнение начиналось грознее. Мощный циклон, зародившийся в Норвежском море, с огромной скоростью устремился к Финляндии. Всю ночь и весь день 14 сентября над Финским заливом бушевал шквальный ветер, достигавший 25—28 метров в секунду. К четырем часам дня вода в Неве поднялась на 184 сантиметра выше ординара, затопив прибрежные участки городских районов. Даже перенесли на другой день рейс теплохода «Тарас Шевченко», идущего из Ленинграда в Астрахань.

Ветер хозяйничал в городе: ломал сучья вековых деревьев в садах, бросая их поперек дорожек. Против него было тяжело двигаться. В Гавани грузовики шли, как катера, гоня бамперами перед собой волны. Разумеется, были установлены круглосуточные дежурства на предприятиях и в учреждениях затопляемых районов, и, конечно, уже подсчитывали новый ущерб, причиненный городу наводнением...

В этот тревожный день, 5 декабря, прямо с набережной Фонтанки я направился за разъяснениями к метеорологам на Петроградскую сторону. Там, на Малой Невке, маяком в природной круговерти стоял невысокий куб здания, маня голубым светом крупных неоновых букв. На крыше, увенчанной куполом (внутри его находились метеоприборы), еще издали можно было прочесть: «Центр погоды».

— Уж здесь-то все доподлинно известно про непогоду, — переводя дух после уличной мокрети и ветра, обратился я к человеку, спешащему по лестнице.

— Ну, допустим, бюро погоды все точно может предсказать только о прошлом, — отшутился он и, пообещав вернуться через минуту, кивнул на висевший на стене стенд.

Языком фактов и цифр стенд рассказывал, сколько стихийных катастроф пришлось выдержать городу со дня своего возникновения, начиная с бурной августовской ночи 1703 года, когда затопило палатки солдат и рабочих. Вода в Неве за все годы поднималась выше двух метров 60 раз.

— Царь Петр после одного из наводнений записал: «У меня в хоромах было сверху полу 21 дюйм, а по городу свободно ездили на лодках», одним из первых обратив серьезное внимание на бедствия от наводнений, — говорит мой новый знакомый Евгений Владимирович Алтыкис. кандидат географических наук, и приглашает в комнату к метеорологам.

Здесь было трудно разговаривать из-за телефонного трезвона: весь город напряженно следил за изменением погоды.

— Да, «погода» слушает...
— Ветер? Фактически южный.
— Скорость? Метров 15 в секунду.
— Кто? Метрополитен спрашивает?
— Как водичка? Сейчас посмотрим...

На стене рядом с картой Ленинграда, где обозначены посты метеонаблюдений, висит коробка, напоминающая счетчик, в котором выскакивают цифры, показывающие уровень воды над нулем кронштадтского футштока, то есть уровнем Балтийского моря. Этот счетчик соединен с павильончиком-ротондой на Малой Невке. Я выхожу на набережную и вижу, как чернота воды захлестывает противоположный низкий берег, не одетый в гранит. Еще нет четырех часов дня, а уже смеркается. Пора ехать на Васильевский остров в Управление гидрометслужбы, где занимаются не только сегодняшней погодой, но и долговременными прогнозами.

Там-то уж наверняка скажут, когда будет отменено штормовое предупреждение.

...В комнате «наводненческой» группы тоже висит в воздухе нескончаемый телефонный звон, который постоянно отвлекает от нашего разговора старшего инженера Нину Георгиевну Куприянову.

— Кто это? А, Москва... Нормально, уровень 162 над ординаром.

— Из Гавани спрашивают? Да, вода пошла на убыль...

— Кронштадт? Пошло на понижение? Хорошо...

Ничего не понимаю. Только что на счетчике в «Центре погоды» выскочила цифра 173 сантиметра.

— Такой быстрый спад воды? — обращаюсь к Нине Георгиевне.

Оказывается, просто разный отсчет уровня: там — от нуля кронштадтского футштока, а здесь — от ординара Горного института, что на 11 сантиметров выше уровня Балтийского моря.

— Наводнением мы называем подъем воды выше 150 сантиметров над ординаром, а штормовое предупреждение радио передает при прогнозе уровня до 2 метров и выше, — объясняет Куприянова. — А впрочем, уровень воды действительно обычно быстро снижается, силы у наших наводнений хватает на несколько часов, ну... не больше суток. Вот нынешнее наводнение началось с уровня воды в устье Невы всего 30 сантиметров над ординаром. Сейчас — 162 сантиметра, и... подъем прекращается.

— Что же вы не даете отмену тревоги? Весь город волнуется.

— Дело в том, что может произойти второй подъем после «нулей» ночью... Не стоит торопиться.

— Но ведь уже с пятидесятых годов вы предсказываете наводнения. Так определите сейчас, что будет через несколько часов.

— Если бы все было так просто, то мы задолго предугадывали бы наводнения, но... Вы ясно представляете причину наводнений?

— Ну, ветер, волны, вообще, буйство стихии... и «прегражденная Нева обратно шла, гневна, бурлива...».

— Что же, картина точная, особенно для поэта, но еще до Пушкина один капитан флота указывал, что повинно в разливе Невы Балтийское море, — ученые тогда, к сожалению, не придали значения этому ценному наблюдению. Ветер тут может быть соучастником, но не он главный виновник.

— Возьмем нынешнее наводнение... Когда циклон подошел к берегам Скандинавии, то по морю, через Финский залив, прошла ложбина с теплым фронтом, — несколькими штрихами Нина Георгиевна рисует путь циклона. — Он раскачал Балтику: большие массы воды переместились к горлу Финского залива. Образовалась длинная волна, которая и глазом-то не видна — высота ее невелика в открытом море. Причем подъем воды может произойти и без ветра. Двигаясь дальше, волна вырастает за счет сужения Финского залива и уменьшения его глубины, а попадая в совсем уже узкую его часть — Невскую губу, намного увеличивает свою высоту. В этот момент объем воды в Невской губе превышает сток Невы в десятки раз.

— Как же все-таки предугадать появление длинной волны?

— Мы ежедневно получаем данные об уровне воды с нескольких точек побережья Балтийского моря (каждые три часа, а при угрозе наводнения — ежечасно). Чтобы узнать подъем воды в Неве, определяем амплитуду волны в Таллине, прогнозируем ветер к моменту подхода волны. Рассчитав волновую и ветровую составляющие, складываем их и узнаем уровень воды в устье Невы.

— Значит, о бедствии можно заблаговременно предупредить ленинградцев?

— В том-то и дело, что все решается в считанные часы. Ведь длинная волна развивает скорость курьерского поезда. Опасный уровень воды достигается за 5—7 часов, так как подъем происходит быстро, бывает даже на 50—100 сантиметров в час...

Прервав разговор, приносят телеграмму из Таллина: уровень воды двинулся вверх.

— Хотя об угрозе наводнения мы можем сказать и за 12 часов, однако более точный расчет величины подъема воды производим за 5—7 часов. Все равно наше предупреждение позволяет населению подготовиться и принять срочные меры перед бедствием. Если бы этот метод прогноза существовал в 1924 году, то Ленинград не так сильно пострадал бы от одного из самых крупных наводнений. Вот посмотрите точное описание разбушевавшейся стихии. Тем более что здесь речь идет о Васильевском острове, где мы сейчас находимся.

Прощаясь со мной, Нина Георгиевна оставляет на столе альбом с любопытными сведениями о наводнениях. Читаю выдержки из газет:

«Последний вагон гаванского трамвая изо всех сил пытается опередить настигающие его мутно-желтые воды залива. Но отовсюду ему навстречу несутся такие же потоки воды... Люди бросаются в поток журчащей воды, стараясь достигнуть ближайших подъездов...

К шести часам вечера весь Васильевский остров окунулся по пояс в море... Громадные деревья на Среднем и Большом проспектах вырываются с корнем и падают, повисая на телефонных и телеграфных проводах. Темнеет. Свет погас. Широкие волны ходят по улицам».

Зимний дворец высился островом посреди бурного моря, а одна заблудившаяся баржа чуть не протаранила стены Мраморного дворца. Казалось, что Летний сад выдержал тяжелейшую бомбардировку. Наводнение словно языком слизнуло известную «стрелку» на Елагином острове, а сколько было разрушено набережных, мостов, трамвайных путей. Волны вышвыривали на берег даже суда с грузом.

Наводнение 1924 года принесло огромные убытки. Именно после этого известный ученый С. А. Советов писал: «Застраховать Ленинград от наводнений можно только посредством специальных сооружений, способных выдержать огромный напор воды со стороны моря. Другого выхода нет. Придет время, когда правительство СССР сможет отпустить для этой цели необходимые средства...»

Кончался необычный сумеречный день. Я возвращался по Васильевскому острову. За деревьями Румянцевского садика открылось черное полотно Невы, грозно выгнувшей спину к мостам. Сворачиваю у дворца Меншикова на набережную и еду мимо вечнозеленого строения Трезини — alma mater, университет. Напротив него, через Неву, Медный всадник, от которого бежал пушкинский Евгений, а левее Исаакиевского собора — белые львы у подъезда (их путают подчас со львами у Дворцового моста), послужившие в самом деле убежищем от волн в 1824 году.

...Мне видятся теплые осенние дни 1955 года, когда было точно предсказано наводнение (четвертое по величине в истории города). В ЦПКиО среди залитых водой лужаек спасательными шлюпками стояли скамейки у клумб-островов. В университете организовали дежурства, и филологи вытаскивали пыльные архивы из его подвалов. Закончили работу ночью, когда разведенный Дворцовый мост вонзился в небо иглами чугунных столбов. Мы шлепали по набережной, залитой водой, выступавшей из всех люков, и по-студенчески азартно спорили: правы ли были Миних и Трезини, требуя насыпного грунта под здания, или уж надо было сразу строить дамбу, как предполагал Базен...

Эти известные имена постоянно мелькали в беседах в Кронштадте, куда я приплыл на следующий день после посещения Гидрометслужбы: на острове Котлине начались работы по возведению грандиозного защитного сооружения от наводнений. О строительстве его в августе 1979 года было принято постановление партии и правительства, которого очень ждали все ленинградцы.

Паром запаздывал. Поеживаясь от резкого балтийского ветра, я прохаживался по белому от инея асфальту дороги, врезавшейся в залив. Придет время — и недалеко отсюда взметнется на 8 метров над морем гигантский вал; он пересечет Финский залив — начнется от города Ломоносова и выйдет на другом берегу к поселку Горская. Это будет не только преграда для длинной волны. Замкнется кольцевая магистраль вокруг Ленинграда, и решится давний вопрос связи Кронштадта с Большой землей.

Лишь последние годы курсируют по расписанию ледокольные паромы, а раньше, случалось, на зимней нелегкой дороге проваливались машины. Транспортную проблему начал решать еще Петр Первый, учредив почту с острова Котлина. Со временем ледовая дорога стала такой привычной, что один из современников писал: «Теперь вехи, будки с колоколами (звон колоколов не давал путникам сбиться с дороги. — Авт.), часовые поставлены на местах, построен настоящий кабак на сваях...» Ходили зимником пешком, ездили в кибитках, даже пытались проложить железную дорогу, но не получилось из-за подвижки льда.

Только в наше время шестирядная 25-километровая автотрасса пройдет по бетонной спине защитного сооружения, через Котлин, соединяя южный и северный берега Финского залива.

...Паром, наконец-то взявший на борт всех жаждущих попасть в Кронштадт, мелко дрожа от натуги, утюжит волну, покрытую барашками после вчерашнего циклона. Ближе к острову в иллюминаторах заскользили знаменитые форты, охранявшие вместе с Кронштадтом подступы к Ленинграду. Здесь уже нынешним летом трудились плавкраны и земснаряды, углубляя дно акватории. Между фортами, часть которых окажется в огражденной зоне, проходит старая валунная гряда шириной до 18 метров. Перед нею застревали вражеские корабли, попадая под обстрел береговых батарей. Она так основательно построена, что даже сейчас ее тяжело разбирать. Вообще опыт прежних строителей берется в расчет и сегодня.

Форты — эти искусственные острова — сооружались на мелководье. Примерно здесь же будет возводиться и нынешняя система защиты от наводнения. Строились форты удивительно быстро, несмотря на лютую зиму. Тысячи крестьян были согнаны на эту огромную стройплощадку, которую народ прозвал «ледяной степью». Вручную проделывали во льду лунки, а рядом рубили четырехстенные бревенчатые ряжи, похожие на колодцы. В них засыпался камень, привозимый по санному пути за 15 километров с северного берега. Люди трудились без праздников, выбивались из сил — торопились закончить работы до ледохода...

Перенимая прежнюю методу, именно на льду теперь устанавливают буровые вышки для исследования дна залива (проще и экономичнее, чем заниматься этим на волнах): требуется найти твердые геологические породы под фундамент для дамб, песчаные месторождения, чтобы стройматериалы были под рукой.

...На берегу все наши разговоры о сегодняшнем дне невольно переплетались с далеким прошлым. Сопровождавший меня по городу работник райкома комсомола Николай Иванов, очень гордящийся своим Кронштадтом, показывает на встречающий всех гостей внушительный памятник Петру Первому.

— Если бы здания строились на насыпных террасах выше трех метров, как предлагал царь Петр, то рядовые наводнения были бы не страшны.

Словно подтверждая это, бронзовый Петр, гордо отставив ногу в ботфорте, указывает обнаженной шпагой вниз. Да, он тоже стоит на насыпном грунте.

Несколько позже мы смотрели с Ивановым старинные планы Кронштадта: бросились в глаза разночтения по длине острова. Ясно, остров был значительно увеличен за счет подсыпки. Дом Петра тоже строился на сваях и насыпном основании.

— Видите, трехэтажное желтое строение — там жил фельдмаршал Миних. Это он предлагал повышать искусственно местность, устраивать земляные валы и дамбы вдоль берегов. Пытался применять насыпку грунта при застройке низменных районов города архитектор Трезини. Эти идеи Петра и его последователей использовались, например, после наводнения 1824 года, но в основном они остались на бумаге. А жаль, — добавляет Иванов, — насколько меньше было бы жертв и ущерба от наводнений.

Мы идем по единственной в своем роде улице, покрытой чугунными плитами, и подходим к мосту через обводной канал, на котором еще с петровских времен сохранился сухой док для ремонта судов. Я схожу по лесенке под мост и вижу толстую металлическую планку с делениями, врытую в дно канала. Это и есть знаменитый кронштадтский футшток. Его 3,5 метра не хватило на наводнение 1824 года — бронзовая табличка укреплена выше на железной стойке моста.

В этот момент где-то за Морским собором глухо ухает выстрел. Стреляют обычно, когда уровень воды над ординаром доходит до отметки «метр» (выстрелы сопровождают затем каждое повышение на 10 сантиметров, а три выстрела гремят, если уровень достигает отметки в 1,5 метра), но теперь, я знаю, он, наоборот, снижается.

— О наводнении пушка предупреждала вчера, — улыбается Иванов, — а сейчас выстрел возвещает полдень.

Чуть не забыли, что на это время намечена встреча с ребятами из отряда «Щит». Уже из названия отряда видно, что молодежь прибыла на строительство защитного сооружения, объявленного Всесоюзной ударной комсомольской стройкой. Нас ждали в блестевшем свежей краской вагончике с радушно распахнутой дверцей. Парни в брезентовых куртках склонились над чертежом, разложенным на столе, и спорили.

— Хорошо, пила-то вскроет асфальт, а если заденем чужую проводку...

— Ну тогда здесь, на перекрестке, мы пропустим электрокабель через трубы...

— Тянем кабель с Морского завода на стройплощадку, ближе к побережью, — поясняет нам командир отряда Николай Глибин, с которым мы уже знакомы.

Один из первоклассных электросварщиков, он готовил на Балтийском заводе «Арктику» и «Сибирь» в дальний путь, сам вызвался строить плотину. Николай переворачивает чертеж обратной стороной и, уверенно наметив контуры Котлина, показывает, в какой части острова будет строительный комплекс, бетонный завод, где пройдет дамба.

— Вы представляете, какая база нужна для такого грандиозного сооружения через весь залив. Вот, говорят, «дамба». На самом деле это целая система дамб, перемежающихся с водопропускными сооружениями. С севера сделают судопропускной пролет для каботажного флота, а с юга будут главные морские ворота Ленинграда, там пойдут большие суда. Достаточно сказать, что этот 200-метровый пролет перекрывается двустворчатыми откатными воротами весом в 10 тысяч тонн — они могут закрываться, сокрушая лед, и должны выдержать давление воды в 25 тысяч тонн и натиск ураганного ветра до 40 метров в секунду...

Глибин надевает каску и встает.

— Давайте посмотрим все на месте. Поехали к «лесным братьям».

Так, оказывается, в отряде прозвали тех, кто расчищает от леса место под стройплощадку.

Машина выезжает из Кронштадта за толстую валунную стену и мчится по рытвинам, обдавая брызгами придорожный кустарник. Низкие, болотистые места с утопающими в воде березняком да осинником. Сырой, пронизывающий ветер свистит в намытых земснарядами песчаных дюнах.

— Пока настоящая пустыня, — показывает на дюны Николай. — Но, видите, подальше, уже строятся жилые дома, здесь развернется строительный комплекс...

Перед глазами встает бетонная дорога. Будущая автотрасса. Кажется, что наша машина уже взлетает на широкий гребень дамбы и мчится к Ломоносову. Автомобиль проносится мостами над водопропускными сооружениями, ныряет в туннель под судоходным пролетом — десяток минут, и мы вылетаем, словно в ракете, на берег...

Защитное сооружение легкой дугой пересекает Финский залив, подставляя всю мощь своей груди ударам морских волн. Сверху все это сооружение похоже на натянутый лук. О нем мечтали профессор Советов и военный инженер Базен...

После самого сокрушительного наводнения 1824 года, когда на граните Петербурга была высечена отметка 4 метра 21 сантиметр выше ординара, Базен предложил перекрыть Невскую губу каменной дамбой. Интересно, что она намечалась примерно в том же месте, что и нынешняя, и должна была иметь водоспуск и камерный шлюз. Но все же эта дамба по высоте не превышала трех метров и была глухая с северной стороны Котлина.

Мы стоим перед моделью уникального сооружения, которое разрабатывали 52 проектные и научно-исследовательские организации. Эту сложную систему, каких не было еще в мировой практике, называют «гребенкой» — трудно даже подобрать имя этому произведению человеческого разума. Рассказывая о нем, главный инженер проекта защиты Ленинграда от наводнений Сергей Степанович Агалаков всегда подчеркивает его природоохранительную функцию. Комплекс защиты отрезает у залива акваторию в 400 квадратных километров, способную аккумулировать весь сток Невы. Вопросами охраны вод, санитарным состоянием акватории занимались 20 организаций. Водопропускные отверстия и судопропускные пролеты по площади живого сечения больше сечения реки Невы в ее устье. Обеспечивается пропуск рыбы и молоди, не нарушаются пути ее миграции...

При полностью закрытой плотине во время наводнения уровень акватории повышается за сутки лишь на полметра. Ошибочно считают, что наводнения, мол, очищают Невскую губу, наоборот, они загрязняют прибрежные воды.

Но сейчас мы находимся не у Агалакова в Ленгидропроекте, а в одном из больших залов института Гидротехники с доктором технических наук Леопольдом Валерьяновичем Мошковым. Глядя на модель, я пытаюсь уяснить, как здесь создаются стоковые течения Невы и ежедневные колебания уровня акватории Невской губы, отрезанной от залива.

— Особое внимание мы обращаем на изучение проточности в Невской губе, так как от этого зависит санитарное состояние акватории, — рассказывает Мошков. — Эта модель позволяет воспроизвести основные течения в Невской губе Финского залива, в районе сооружения. Было установлено, что оно не нарушает проточность, а даже несколько улучшает ее. А главное — маневрирование затворами водопропускных отверстий позволяет управлять течениями в огражденной акватории и тем самым обеспечивать промываемость отдельных участков.

Значит, ко всем достоинствам этой системы защиты прибавляется еще одно — возможность охраны окружающей среды.

...В тот же ветреный день я шел вдоль стены Петропавловской крепости к Невским воротам. Здесь, под их аркой, у спуска к Неве собраны памятные доски с отметками о высоте воды в годы бедствий. Одна черта прямо перед моими глазами — это 1824 год. Какая-то странная закономерность: большие наводнения каждые сто лет. Но в 2024 году, если и ринутся воды Балтики на приступ города, то их встретит твердыня морского щита Ленинграда. Наводнения не будет.

В. Лебедев. Ленинград, декабрь 1979 года

Текст взят из журнала «Вокруг Света» №4 (2475) | Апрель 1980.